Альтернатива монистической философии - Диалектический дуализм

Что представляет собой Реальность и проявленный мир - раскрывает эзотерическое учение "Тайной доктрины".

Для передачи идей учения на языке доступном экзотерической науке ближе всего язык философии. Проявленный мир пронизан полярными сторонами (дух-материя, свет-тьма, низшее-высшее, прошлое-будущее, внутренннее-внешнее и т.д.), которые образуют противоречия, развертывающие природу мира в "живой" процесс, развитие.

Философское описание природы проявленного мира с помощью диалектического метода в его совмещении с принципом дуальности, противоречивости мира представляет собой суть диалектического дуализма Источник антиномий Кант (и Ильенков?) видят не в
ограниченности формальной логики, а неадекватности логики вообще
«вещи самой по себе»:

«Прежняя метафизика упрямо старалась организовать сферу
разума на основе закона тождества и запрета противоречия в
определениях. Задача принципиально невыполнимая. Ибо если
категории рассматриваются как необходимо присущие некоторому
субъекту всеобщие предикаты, то таким субъектом должна быть вещь
сама по себе. Но категории, рассматриваемые как предикаты одного
и того же субъекта суждения, оказываются противоречащими друг
другу, и создается парадоксальная ситуация. И тогда суждение
подпадает под запрет противоречия, который в кантовской редакции
звучит так: "Ни одной вещи не присущ предикат, противоречащий
ей..." Стало быть, если я определяю вещь самое по себе, через
одну категорию, то я уже не имею права, не нарушая запрета,
приписывать ей определения противоположной категории.

Вывод Канта таков: достаточно строгий анализ любой теории,
претендующей на безусловно полный синтез всех определений (всех
предикатов одной и той же вещи самой по себе), на безусловную
справедливость своих утверждений, всегда обнаружит в ее составе
более или менее искусно замаскированные антиномии».

Этот запрет формально-логического противоречия снимается
переходом в логическом описании вещи с уровня формальной логики
на уровень диалектической логики. Отсылка к природе «вещи самой
по себе» ("Ни одной вещи не присущ предикат, противоречащий
ей...") противоречит даже логике самого Канта. Сам Кант
утверждает, что «вещь сама по себе» находится вне сферы мышления,
вне сферы логики. Но в таком случае о каком предикате,
«противоречащем вещи», можно рассуждать, когда «предикат»
находится в сфере логики, а «вещь сама по себе» - вне этой сферы?
Вновь можно сказать, что подобные «пустословия» порождаются
разрывом субъект-объектного отношения на «вещь в мышлении» и
«вещь саму по себе». Субъект («вещь в мышлении») остался вне
противоположения со «своим другим» - объектом («вещь-объект»). И
тут же объявила себя непостижимая «вещь сама по себе».

«Вещь-объект» - это кажущаяся вне нас (в объективном мире)
вещь (предмет, представляющий в познании мир), которую субьект
познает и в итоге познания знает (в той мере, в какой процесс
познания перевел потенциальное содержание вещи в актуальное, в
наше знание вещи), а «вещь сама по себе» - это предмет
пустословия, схоластики, ибо она вне восприятия, вне мышления,
вне процесса познавания.
По разделу 4 «Принцип построения логики»

«…понятие такой же объект научного изучения, как и любой
другой предмет. Тем более что любой другой предмет мы знаем
научно лишь постольку, поскольку он выражен в понятии, и никак
иначе. Значит, определить понятие и определить предмет –
выражения абсолютно тождественны».

Казалось бы, наконец-то, диалектический метод
восторжествовал. Предмет логики диалектически рассматривается и
как сфера науки, эмпирии («предмет мы знаем научно лишь
постольку, поскольку он выражен в понятии, и никак иначе»), и как
сфера мышления (само «понятие…- объект… изучения»). Обе сферы
применения логики принадлежат одному их хозяину (две стороны
одной медали) – логике. Однако выводы из этого диалектического
утверждения Фихте, по мнению Ильенкова, делает далекие от
диалектики:

«Поэтому исходным принципом науки о науке у Фихте и
выступает не противоположность вещи и сознания, объекта и его
понятия, а противоположность внутри самого Я. Из двух разных,
ничего общего не имеющих между собою дуалистически разрозненных
половин не создашь единой, целостной системы. Нужен не дуализм, а
монизм, не два исходных принципа, а лишь один. Ибо, где два
разных изначальных принципа, там две разные науки, которые
никогда не сольются в одну».

Автор утверждает от имени Фихте, что вещь и сознание, объект
и его понятие (субъект) являются «двумя разными ничего общего не
имеющими между собою дуалистически разрозненными половинами», на
основе которых «не создашь единой, целостной системы». И снять
этот дуализм можно переместив противоположность субъекта и
объекта из двух сфер, соответственно, сознания и вещи
(объективного мира), в одну сферу сознания, Я:

«Фихте и толкует предмет и его понятие как две различные
формы существования одного и того же Я, как результат
саморазличения Я в себе самом. То, что кажется Канту предметом
или "вещью в себе" (объектом понятия), есть на самом деле продукт
бессознательной, нерефлектирующей деятельности Я, поскольку оно
продуцирует силою воображения чувственно созерцаемый образ вещи.
Понятие – продукт той же самой деятельности, но протекающей с
сознанием хода и смысла собственных действий».

Монистам приходится проявлять изрядную изобретательность,
изворотливость, чтобы поставить с ног на голову диалектическое
взаимоотношение противоположностей с целью оправдания своего
монистического подхода к описанию мироздания. Субъект-объектное
взаимоотношение «вещи и сознания, объекта и его понятия», в
процессе познания выступающее диалектическим взаимоотношением
полярных форм, выражающих одно и то же содержание предмета
познания, объявляется дуализмом «двух разных, ничего общего не
имеющих между собою… разрозненных половин». Если бы был прав
Фихте и объект и субъект действительно не имели бы ничего общего,
то познание просто было бы невозможно. Попытка подменить
диалектику монизмом в данном случае приводит к агностицизму.
Заталкивание полярностей субъекта-объекта в одну сферу Я
(сознания) – это попытка избежать дуальности отношения вещи вне
сознания (объект) и вещи в сознании (субъект), понимаемой
антидиалектически (не как две формы выражения одного и того же
содержания, а как «два исходных принципа»).

«Поэтому изначальное тождество понятия и предмета, точнее,
законов, по которым построен чувственно созерцаемый мир, и
законов, по которым строится мыслимый мир, мир понятий, заключено
уже в тождестве их субъекта, их происхождения. Я сначала
продуцирует силою воображения некоторый продукт, а затем начинает
его рассматривать как нечто отличное от самого себя, как объект
понятия, как не-Я. На самом же деле под видом не-Я оно
по-прежнему имеет дело лишь с самим собой, рассматривает самое
себя как бы со стороны, как в зеркале, как вне себя находящийся
объект.

…Только с такой точки зрения обретает рациональный смысл
операция сопоставления понятия с его предметом. Фихте показывает,
что ничем не опосредствованная противоположность между вещью
самой по себе и ее понятием (дуализм) как раз и приводит Канта к
полнейшему дуализму и внутри самого понятия, внутри системы
понятий».

Показательно, что попытка избежать дуализма (понимаемого как
существование в мире двух субстанций) средствами монизма
(утверждение субстанцией мира либо материи, либо духа, сознания)
вновь порождает дуализм. Кант во избежание дуализма признает
действительной только сферу субъективного, сферу мышления.
Объективное по Канту – это ни что иное, как непостижимая «вещь в
себе». Отрицая в качестве действительной сферу объективного (ибо
мы не имеем оснований о ней судить, ведь она находится по ту
сторону действительного мышления), Кант порождает дуализм,
поскольку признает, что «вещь в себе» все же имеет право на
существование (хотя и непостижима для мышления).

Фихте устраняет дуализм Канта, заявляя, что никакого
внешнего, объективного мира нет. Субъект-объектное отношение
принадлежит не мышлению и материальным («объективный мир»)
предметам, а это отношение Я и не-Я в сфере самого мышления,
исключительно в сознании. В субъективном идеализме
субстанция-сознание поглощает «своё другое» - объективный мир, и
тем самым рушит полярность духа-материи, внешнего-внутреннего.
Теперь сознание не противоположно материи, объективному миру.
Дух, сознание больше не субъективны (ибо больше нет полярных им
материи, объективного мира: всё поглощено сознанием) – они
оказались самим миром, единой субстанцией, а материя – это
фикция, игра мышления.

Однако, отказ от дуальности мира, представленного
объективной сферой «вещи» и субъективной сферой мышления,
сознания этой «вещи» в пользу признания действительности только
субъективной сферы мышления, сознания, на самом деле не
освобождает мир от дуальности. Сфера мышления, сознания, «чистой
субъективности», объявленная Фихте свободной от дуальности, точно
также (как дуальный мир «вещи» и «мыслимой вещи»), проявляет
дуальность своей природы, как только мы вводим в эту сферу
отношение субъекта и объекта. «Чистая субъективность» тут же
оказывается подверженной дуализму субъекта и объекта, когда
единое Я мы рассматривем как полярную пару субъекта и объекта: Я
(в активной ипостаси воспринимающего, исследующего субъекта) и
не-Я (или Я в ипостаси пассивного, исследуемого объекта).
Рефлексирующее сознание и выступает дуальной, полярной парой Я и
не-Я.

В соответствии с диалектическим методом сознание (Я)
предстает в процессе рефлексии дуальностью: Я-субъект, идеальное,
которое переходит в «своё другое» - в Я-объект, или не-Я, -
материальный предмет познания, восприятия, отражения. Включаясь в
структуру диалектического отношения полярной пары
противоположностей (Я и не-Я) в процессе рефлексии, сознание
обнаруживает дуальность своей природы, как объекта и субъекта,
как копии (идеальное, отраженное) и оригинала (материальное,
отражаемое).

Диалектическое рассмотрение природы сознания показывает, как
противоположности меняются местами, переходят в «свое другое»,
при каких условиях сознание может оказаться материальным и при
этом противоположность материального-идеального не будет
устранена, а сохранится отношение полярности.
По разделу 5 «Диалектика как логика»

«Однако для логики как науки здесь возникает
фундаментальная трудность. Если логические принципы допустимо
сопоставлять только с логичным мышлением, то исчезает какая бы то
ни была возможность проверить, а правильны ли они сами? Само
собой понятно, что эти принципы всегда будут согласовываться с
тем мышлением, которое заранее согласовано с ними. Но ведь такое
положение и означает, что логические принципы согласуются лишь
сами с собой, со своим собственным воплощением в эмпирических
актах мышления. Для теории в данном случае создается весьма
щекотливое положение. Логика имеет в виду только логически
безупречное мышление, а логически неправильное мышление не довод
против ее схем. Но логически безупречным она соглашается считать
только такое мышление, которое в точности подтверждает ее
собственные представления о мышлении, а любое уклонение от ее
правил расценивает как факт, находящийся за рамками ее предмета,
и потому рассматривает только как "ошибку", которую надо
"исправить"».

Рассуждение автора одностороннее, недиалектичное. Допуская,
что в индивидуальном мышлении может присутствовать «нелогичное
мышление», противоречащее правилам «логичного мышления», автор,
в то же время, исключает то обстоятельство, что само «логичное
мышление» исторически возникло из того же индивидуального
мышления (только представителями индивидуального мышления были не
профаны, а корифеи: Кант, Фихте, Гегель и т.д.), имевшего дело с
эмпирией («логические принципы согласуются лишь сами с собой», а
не с эмпирией).

В разрешении вопроса «Если логические принципы допустимо
сопоставлять только с логичным мышлением, то исчезает какая бы то
ни была возможность проверить, а правильны ли они сами?» ответ
нужно искать в несколько иной плоскости. Это по сути вопрос о
критерии истинности любого знания вообще (логические принципы –
лишь частный случай).

Если для ученика (или ученого, работающего в отрасли знания
далекой от рассматриваемого научного предмета) критерием
истинности усваимого знания является адекватность усвоения
готового знания, даваемого учителем (для ученого: знания,
признанного в научной отрасли, к которой относится
рассматриваемый научный предмет), то для нового знания, еще не
вошедшего в научные достижения человечества, истинность знания
проверяется соответствием знания эмпирии на практике.

Отсюда следует, что «логически неправильное мышление»
совершенно правомерно проверять на соответствие с «готовым,
устоявшимся знанием» - «допустимо сопоставлять только с логичным
мышлением». Но, когда на сцену выходит представитель
индивидуального мышления, способный сказать новое слово в науке
логики, то здесь уже критерием истины будет выступать не старое
здание логики, с ее признанными правилами, а сама практика
(непосредственно через соответствие прорывного нового знания
эмпирии, через практическое применение нового знания). Так было,
когда на смену формальной логике пришла диалектическая логика.
Так будет и в дальнейшем развитии, как теории логики, так и в
развитии всего человеческого знания о мире.

Ильенков приводит весьма показательный пример приложения
диалектического метода к «основному вопросу философии»,
демонстрируя, что, допуская производность, вторичность сознания,
мышления от материи, и оставаясь при этом на позициях диалектики,
мы непреложно обязаны утверждать обратную зависимость,
производность материи от сознания, мышления:

«…поступки человека, а стало быть, и результаты этих
поступков, вещи, которые ими создаются, не только можно, но и
нужно рассматривать как проявления его мышления, как акты
опредмечивания его мысли, замыслов, планов, сознательных
намерений. Гегель с самого начала требует исследовать мышление во
всех формах его реализации. Мышление обнаруживает свою силу и
деятельную энергию вовсе не только в говорении, но и во всем
грандиозном процессе созидания культуры, всего предметного тела
человеческой цивилизации, всего "неорганического тела человека"
(Маркс), включая сюда орудия труда и статуи, мастерские и храмы,
фабрики и государственные канцелярии, политические организации и
системы законодательства.

Именно на этом основании Гегель и обретает право
рассматривать внутри логики объективные определения вещей вне
сознания, вне психики человеческого индивида, причем во всей их
независимости от этой психики. Ничего мистического или
идеалистическою здесь пока нет: имеются в виду формы
("определения") вещей, созданных деятельностью мыслящего
человека. Иными словами, формы его мышления, воплощенные в
естественно-природном материале, "положенные" в него человеческой
деятельностью. Так, дом выглядит как воплощенный в камне замысел
архитектора, машина – как выполненная в металле мысль инженера и
т.п., а все колоссальное предметное тело цивилизации – как
"мышление в его инобытии", в его чувственно-предметном
воплощении»
В описанном взаимоотношении материального «объективного
мира» («орудия труда и статуи, мастерские и храмы, фабрики и
государственные канцелярии») и сознания, мышления («замысел
архитектора», «мысль инженера») мышление диалектически переходит
в «своё другое» - в материальное, в оригинал, задуманный проект,
который копируется в сооруженном доме («как воплощенный в
камне»), в изготовленной машине (по «мысли инженера»).

Здесь воплощенные в камне, в металле замыслы архитекторов,
мысли инженеров, получают существование содержания дома, машины в
идеальной форме, заимствованное из мысли инженера, замысла
архитектора. Материальные дом, машина диалектически перешли в
«своё другое», приобрели статус идеального, копии,
заимствованного содержания из мышления инженера, архитектора,
взятого в статусе оригинала-проекта для его воплощения в любом
количестве копий этого оригинала – в домах, машинах, «орудиях
труда и статуях, мастерских и храмах, фабриахи и государственных
канцеляриях». И в этом обращении в «своё другое» нет «ничего
мистического», ибо материя и сознание выступают не двумя
субстанциями, а всего лишь полярными формами выражения содержания
одной субстанции – мира, которому они принадлежат как
атрибутивные свойства.

С позиций монизма рассмотрение воплощения замыслов
человека-творца, переводящего содержание мысли, сознания в
"неорганическое тело человека", предстает переворотом всей
системы монизма с варианта материалистического монизма
(субстанция – материя) в вариант идеалистического монизма
(субстанция оказалась теперь уже идеальной: сознание, мышление
творит, производит свое свойство - "неорганическое тело
человека"; сознание первично, базисно, а материя "неорганическое
тело человека" – вторично, производно, продукт сознания). Весь
порок монизма заключен в подмене субстанции: вместо
субстанции-мира, субстанцией объявляется одно из полярных свойсв
мира, форм выражения природы мира – либо материя, либо сознание.
Ильенков дуализирует мышление на две формы. Мышление как
деятельность, или «форма внешней действительности» и мышление в
форме «сознательного мышления»:

«Форма мышления как таковая выступает перед нами только в
ходе мышления о самом же мышлении, только в логике. Но прежде чем
человек начнет мыслить о мышлении, он уже должен мыслить, еще не
отдавая себе отчета в тех логических схемах и категориях, в
рамках которых протекает процесс его мышления, однако уже
воплощая их в виде конкретных мыслей и понятий науки, техники,
нравственности и пр. Мышление, таким образом, реализуется вначале
как деятельность во всем многообразии своих внешних проявлений.
Форма мышления тут еще "погружена" в материал конкретных мыслей,
чувственных образов и представлений, "снята" в них и потому
противостоит сознательному мышлению как форма внешней
действительности. Иными словами, мышление и формы мышления
вначале выглядят для мыслящего существа вовсе не формами его
собственной деятельности (его "самости" – das Selbst), создающей
некоторый продукт, а формами самого продукта: конкретного знания,
образов и понятий, созерцания и представления, формами орудий
труда, машин, государств и т.д. и т.п., а также формами
осознанных целей, желаний, хотений и пр. Прямо себя мышление
"увидеть" не может иначе чем в зеркале собственных творений, в
зеркале внешнего мира, каким мы его знаем благодаря деятельности
мышления».
Сперва, как деятельность в «форме внешней
действительности», мышление проявляет себя «формами самого
продукта: конкретного знания, образов и понятий, созерцания и
представления, формами орудий труда, машин…» и уже затем мышление
обнаруживает себя в своей собственной форме «сознательного
мышления».